Одиночество в Гданьске

Как празднует католическое Рождество загадочная польская душа? 25 декабря я подъехал на автобусе в гданьскому автовокзалу, который здесь именуется "Дворец автобусовый". Дворец по случаю Рождества закрыт на замок. Закрыто и всё остальное. Работает лишь продуктовый магазинчик "24" на пешеходной улице Длуга. Там торгует приятная девушка. Она спрашивает меня по-польски, нужен ли мне пакет, я отвечаю: "Так". Потом интересуется, нет ли у меня денег помельче, чем мои сто злотых и я отвечаю: "Не". Совершив покупки, благодарю её "Дженькую", а она благодарит меня: "Дженькую бардзо". Вот и поговорили.

 "В самых высших своих проявлениях русская душа - странническая, ищущая града не здешнего и ждущая его сошествия с неба. - писал философ Бердяев. -  Совсем иная душа польская. Польская душа - аристократична и индивидуалистична до болезненности, в ней так сильно не только чувство чести, связанное с рыцарской культурой, неведомой России, но и дурной гонор. Это наиболее утонченная и изящная в славянстве душа, упоенная своей страдальческой судьбой, патетическая до аффектации. В складе польской души русских всегда поражает условная элегантность и сладость, недостаток простоты и прямоты и отталкивает чувство превосходства и презрения, от которых не свободны поляки.  Русский человек горд своим смирением. Польская душа вытягивается вверх".

В Калининграде меня предупреждали, что для поездки в Польшу вполне достаточно выучить две фразы: "По польску не розумием" и "Курва мать".  Дома посторонние практически никогда не обращаются на улице с разговорами. Разве что пару раз кавказцы предлагали купить сварочный аппарат. Наверно решили, что я похож на сварщика. Во всяком случае, относительно Польши я полагал, что такого там не может быть в принципе. Европа, личное пространство, одиночество в сети... Но не тут-то было.

 Первым ко мне подходит средних лет поляк: "Росья? Калининград? Чеки нужны?" Я ему поясняю, что "не розумием", а про "курва-мать", к сожалению, забываю. Реабилитируюсь, когда ко мне привязывается цыганка. Она преследует меня и нагло хватает за руку,  со словами "Пшепрашам, пан...".   И тут-то я ей и заявляю:"Не розумием, курва мать". Она отстёт, заметив на прощание: "А, карашо". 

Польская душа смотрит в мир большими глазами польских красавиц. Помните, как писал бессмертный Веничка Ерофеев? Немного перефразировав его, могу сказать, что глаза польских девушек очень лучистые, но в них присутствует внутреннее напряжение. Это наследие холодной, рыцарской Европы. Девушка с такими глазами, одетая в форму польской пограничной службы, спрашивала меня с непередаваемой славянско-португальской фонетикой: " - Пан Вадим, в каким целю едиш до Польски?" Что здесь сказать? Это не язык, а любовь.

Вдоль Длинной набережной (Длуге Побреже) гуляют сплошь одни русские. Отовсюду  слышна русская речь. На пешеходной улице Длуге и на Мариацской улице их еще больше. Звонит колокол Мариацкого костела, окончилась праздничная служба. Я брожу один на чужбине. Но, поскольку я появился на свет (во тьму) чужестранцем в Таджикистане, то давно привык к двусмысленному положению чужестранца. Я ношу чужестранство в себе, где бы ни был, одиночество это моя родина.

Польская душа обитает среди холодной средневековой архитектуры под вечно пасмурным балтийским небом. Под этим небом так и хочется поскорей совершить суицид. Помните у Вишневского, "Одиночество в сети"? "С одиннадцатой платформы при четвертом пути железнодорожной станции Берлин-Лихтенберг бросается под поезд больше всего самоубийц...  Уже давно он не ощущал себя таким одиноким. Одиноким бываешь только тогда, когда на это есть время. А времени у него не было.  Нет, в последнее время в его биографии не было перерывов на мысли об одиночестве, на чувствительность и слабость вроде той, что напала на него здесь. Обреченный на бездействие на этом сером безлюдном вокзале, он не мог ничем заняться, чтобы забыть, и одиночество напало на него, как приступ астмы".

Автобус на Калининград тоже уходит с одиннадцатой платформы. Возле закрытого на замок "Дворца автобусового" клубятся украинцы. Пока они осаждают автобус на Киев, я скрылся за углом от назойливого внимания, и обедаю шоколадкой. Но внезапно возникшая симпатичная светловолосая полька привычно нарушает мой покой: "Пшепрашам пан, автобус..." В это время из-за украинского автобуса для заробитчан выехал наш, спасительный, который спустя всего четыре часа вернул меня домой.